Мы сосемся по три часа к ряду возле моего подъезда. Сосемся до такой степени, что у меня немеют губы от его укусов, а у него подкашиваются ноги от моих ног в чулках, поглаживающих его. Он с диким и отчаянным, почти надрывным порывом притягивает меня за ворот пальто, сжимает волосы, тянет назад и почти делает мне засосы на шее, но вовремя останавливается, потому что помнит, что я не давала разрешения. И это его злит, поэтому он рычит мне в шею и снова нападает на мои губы. А потом он становится мягче, скользит ладонями сначала по груди, впрочем, не задерживаясь, спускается на бёдра и мягко гладит, обнимает, так ласково целует, а потом улыбается, как самый счастливый идиот на свете, и говорит:
- Ты необыкновенная, - и снова улыбается, трется своим носом об мой, превращается в послушного и мягкого кота, который пришёл поласкаться к хозяйке.
Это он мне говорит. Мне. Той, что в жизни себя такой не считала, в последний раз была втоптана любовью всей своей жизни в самое глубокое дерьмо. Мне, что разочаровалась в людях и перестала верить даже самой безобидной хуйне.
И я слушаю его. И ничему меня жизнь не учит. Но я готова слушать его часами, раскрыв рот от облажания. Господи Боже, а какие руки у него...
И вроде бы ничего в нем особенного: рост чуть выше моего, не того склада фигуры, что мне нравится, да и даже борода есть. Но сука я хочу безумно и его рост, и фигуру, и даже блядскую бороду, потому что без всего этого он не он.
И как же вкусно целоваться, когда ведёшь не ты. Ебаный стыд, как же я влюблён.